От него веяло такой добротой.
В лето 1670 неподалеку от Сиренчестера видели призрака; на вопрос, добрый он или злой, тот, ничего не ответив, исчез, испустив странный запах и мелодичнейший звук. Мистер У. Лилли[9] уверен, что это был фейри.
Джон Обри[10]
Пока Питер гулял с Тарой в Аутвудсе, дома, в «Старой кузнице», Зои ходила по гостиной, разговаривая по мобильному телефону, словно приросшему к уху. Она болтала со своим бойфрендом Майклом, пятнадцатилетним белым рэпером с душераздирающими прыщами на лице, увлекающимся фирменными тряпками и членовредительством. Эмбер прислушивалась к болтовне сестры, смотря диск с фильмом, который ее мать уже определила как «неподходящий», а Джози, стащив у Зои пузырек с лаком для ногтей, красила пальцы на ногах и заодно ковер. Женевьева безуспешно пыталась прибраться в комнате, несмотря на мешающих дочерей, когда услышала дверной колокольчик.
Она удивилась: кого черт принес в первый день нового года?
– Кто-нибудь может открыть? – крикнула она, уже идя к двери, поскольку знала, что никто, кроме нее, этого не сделает.
По пути она подобрала в коридоре пару кроссовок, пуловер, футболку, детскую пижаму и мокрую палку, принесенную из сада одной из собак. Со всем добром в руке, она открыла дверь. На пороге топтался высокий, тощий, короткостриженый мужчина в очках в круглой тонкой оправе. Сутулясь, он спросил низким голосом:
– Питер дома?
– Поехал в Аутвудс погулять.
– Я Ричи.
– А, ну конечно, Ричи. Зайдешь?
Она бросила обувь в коробку у двери и провела его на кухню. Там свалила одежду на стиральную машину, предложила Ричи сесть к столу. Открыла дверь во двор, вышвырнула палку и быстро закрыла, чтобы какая-нибудь из собак не успела снова принести ее хозяйке. Затем отвела с глаз выбившийся завиток и включила электрический чайник.
Сложив руки на груди и опершись бедром о край машины, она ждала, когда закипит чайник. И смотрела на Ричи. Тот сел и неуютно ерзал под ее внимательным взглядом.
– Все это немного странно, – сказала она наконец. – Что Тара возвращается через двадцать лет…
– Через двадцать один год, – поправил Ричи.
– …а теперь и ты здесь.
Что-то ударило в стену снаружи, и Ричи вздрогнул:
– Черт! Что это?
– Это Джек, наш одичавший сын. Питер купил ему духовое ружье, несмотря на мои протесты, и теперь парень двадцать четыре часа в сутки подстерегает крыс. Домой не загонишь.
– Мальчишками мы с Питером часами лежали на крыше гаража с духовушкой, высматривая крыс.
– Кое-что не меняется со временем.
– Много чего.
– Не против чая? А то есть где-то свежий кофе, но ломает варить.
– Да нет, чай нормально.
Ричи смотрел, как она бросает в две щербатые кружки по пакетику чая и наливает кипяток из чайника. Она поставила кружки на стол и присела напротив. Протянула руку:
– Приятно познакомиться, Ричи.
Он молча пожал руку.
– Ты гитарный мастер, да?
– Красивое слово для гитарного настройщика.
– И красивая профессия к тому же.
– Была. Теперь уже нет.
Он поднес кружку к губам, и Женевьева заметила, как дрожат его пальцы.
– Почему?
– Не вдохновляет больше.
– Он огорчится, что не застал тебя. Ты говорил ему, что придешь?
– Нет. Решил как-то вдруг. Подумал: заскочу, пожалуй. Всегда было любопытно, как вы тут живете. С детства помню это место. Помню старого коваля. Сказочная фигура: седой старик с роскошными широченными бакенбардами. Видел тебя раз или два издали. Знал, что у него отличная семья и все такое. Отличная жена, отличные дети, ну и прочее. Радовался за него.
– Это просто нелепо, что вы не разговаривали все это время. Он рассказывал, что в детстве вы были лучшими друзьями.
– Точно. Неразлейвода.
– Не понимаю я этого.
– Это случилось еще до тебя.
– Я даже не знаю точно, что случилось. Пит не говорит об этом.
Дверь открылась, и вошла Зои, продолжая болтать по телефону. Казалось, она не замечает Ричи. Прижав микрофон к ключице, спросила:
– Можно, я выйду вечером?
– Куда пойдете? – поинтересовалась Женевьева.
Зои снова подняла телефон:
– Это где? – Выслушала ответ и сказала: – В «Белую лошадь».
– Это ж наркоманский притон, – подал реплику Ричи.
Зои сверкнула глазами на него и вновь повернулась к Женевьеве.
– Тебе нужно спросить у отца.
– Все должно быть в порядке, – буркнула Зои в трубку и вышла из кухни.
– Грязная дыра эта «Белая лошадь», – сказал Ричи. – Случалось играть там. Выходя, вытирайте ноги, вот такого рода местечко.
– Посмотрю, что скажет ее отец.
– Я бы свою дочь туда не пустил.
– У тебя есть дочь?
– Есть, – вздохнул Ричи. – Но мне не разрешают с ней видеться.
– Что случилось?
– Это долгая история.
– Знаешь, Ричи, – сказала Женевьева, – здесь у всех своя долгая история, но никто ее не рассказывает.
Ричи хмыкнул и полез в нагрудный карман за пачкой сигарет. Потом передумал и сунул ее обратно.
– У меня была дочь от одной дряни. Сущей ведьмы, иного слова не подберешь. Теперь она не дает мне видеться с дочкой, и для меня это ежедневная боль – не видеть ее.
– Сколько лет дочке?
– Около девяти.
– Тяжело тебе.
– У меня украли жизнь моей дочери.
Ричи рассказал Женевьеве некоторые подробности этой истории. Что он не видел дочь с тех пор, как той исполнилось пять лет. Как таскался по судам и что все они решают в пользу матерей. Он был полон горечи. Но поймал себя на том, что открывает душу Женевьеве, как многие до него.
Затем вошла Эмбер:
– Скажи Джози!
– Сказать Джози что? – спросила Женевьева.
– Что она сущее наказание!
Женевьева вышла разобраться в причине шума и обнаружила, что лак для ногтей разлит по всему ковру, а Ричи тем временем воспользовался ее отсутствием, чтобы выйти наружу и закурить. Вспомнив о мальчишке на крыше кузни, он достал белый платок и помахал им:
– Не стреляй, ради бога!
Ричи стоял во дворе, дымя сигаретой и глядя на Джека.
– Привет! – сказал он.
Джек кивнул в ответ и снова приник к ружью.
– Что, не выходят поиграть, пока я здесь стою, да? – спросил Ричи. – Так как тебя зовут?
– Джек.
– Какой у тебя калибр?
– Один семьдесят семь.
– Надо было просить отца купить два и два. Такая штука мозги крысе вышибет.
– Ты Ричи?
– Точно.
– Я так и думал.
– Отец упоминал обо мне?
– Да. Иногда.
Ричи продолжал курить, а Джек лежал на крыше, прильнув к прицелу, словно враг мог появиться в любой момент.
Ричи докурил и вернулся в кухню. Женевьевы там не было, и он прошел в гостиную, где она и Зои на четвереньках скребли ковер, пытаясь отчистить его от лака, Джози выла, а Эмбер, сложив руки, с мрачным видом сидела на диване. Его взгляд упал на гитару в углу.
– Кто играет на гитаре? – спросил он, стараясь перекрыть вой Джози.
– Зои учится, – ответила Женевьева.
Ричи поднял гитару, взвесил ее в руках и ударил по струнам. Потом протянул Зои:
– Сыграй что-нибудь, милочка.
Зои взглянула на Женевьеву.
– Я знаю только три аккорда, – сказала она, обращаясь к матери, а не к Ричи.
– Так сыграй три аккорда, – сказал тот. – Давай покажи, как ты умеешь.
– Я не в настроении, – ответила Зои.
– А я в настроении.
Он протянул ей гитару. Зои подняла глаза и уловила нечто в его взгляде, отчего немного испугалась говорить «нет». Она с неохотой взяла у него гитару, села и начала перебирать струны. В проигрывателе по-прежнему крутился диск с фильмом, и Ричи выключил телевизор. Эмбер задохнулась от притворного возмущения.
– Ну давай, милочка, покажи нам.
Зои принялась играть свои три аккорда, то боем, то переборами, стараясь придать игре немного чувства. Ричи внимательно слушал, а младшие девочки смотрели на него. Когда Зои кончила играть, Ричи протянул руку и освободил ее от инструмента:
– Дай-ка сюда.
Сел на диван рядом с Эмбер и заиграл профессионально и очень быстро. Играя, он не сводил глаз с Зои. У той щеки пылали от этого взгляда. Она отвернулась, посмотрела на мать, снова повернулась к Ричи.
Он резко оборвал игру.
– Ух ты! – воскликнула Женевьева.
Он встал, отдал гитару Зои и неожиданно заторопился уходить:
– Зайду позже, когда он будет дома.
– Я скажу, что ты приходил.
– Ладно. Спасибо за чай.
– Заходи в любое время. – Она открыла перед ним дверь. – И пока не ушел, Ричи…
